don't go around smokin' unless you want to get burned
Утверждение, что сознание проявляется во всем, что мы делаем, - это иллюзия. Представьте, что вы попросили электрический фонарик в абсолютно темной комнате включиться и посмотреть вокруг, есть ли свет. Фонарик бы посмотрел вокруг себя и, конечно же, увидел, что свет повсюду, и пришел бы к заключению, что комната прекрасно освещена, в то время как на самом деле все совсем наоборот. То же самое происходит с сознанием. Мы питаем иллюзию, что оно является всей умственной деятельностью.
<...>
Изучая имеющиеся у нас воспоминания, мы замечаем, что они не структурированы так же, как мы их переживаем, когда, например, мы думаем о том, когда мы плавали последний раз - возьмем пример из Дональда Хебба (1961). Большинство людей вместо того, чтобы думать о сложном визуальном, тепловом, проприоцепторном, дыхательном опыте, которым плаванье действительно являлось, склонны видеть себя с другой точки зрения, возможно, с высоты птичьего полета, что, конечно же, они никогда не переживали. Сознательная память не копирует опыт, но реконструирует его в виде вроде-было-так.
<...>
Думать о том, что наше сознание расположено внутри головы, что находит свое отражение и чему учат наши работы по самоанализу и усвоению, - это очень естественная, но произвольная позиция. Я, конечно же, не хочу сказать, что сознание отделено от мозга: согласно доводам естествознания, это не так. Но мы используем свой мозг, когда едем на велосипеде, и все же никто не считает, что навык езды на велосипеде находится в голове. Исключительное местоположение сознания произвольно.
<...>
Когда-то было время, когда люди, которые были способны выполнять большинство тех же действий, которые делаем мы, - разговаривать, понимать, воспринимать, решать проблемы, - не обладали сознанием. Я думаю, что эта вероятность очень важна. (и здесь я сразу думаю о ТБ)
<...>
Сознание постоянно приспосабливает вещи к рассказу, ставя "перед" и "после" вокруг каждого события. Этот признак является аналогом физических нас самих, которые передвигаются в физическом мире с его пространственной последовательностью, которая становится последовательностью времени в мыслительном пространстве. И в результате появляется сознательная концепция времени, которое представляет собой опространствленное время, в которое мы помещаем события и собственно наши жизни. Нет никакой другой возможности осознавать время, иначе как пространство.
<...>
В связи с наличием персонального бога возможно предположить, что часть нашего врожденного двухпалатного наследия осталась в современном феномене "воображаемого друга". Согласно моим собственным исследованиям, а также некоторым другим (Сингер и Сингер, 1984), подобный феномен проявляется, по меньшей мере, у одной трети современных детей в возрасте от двух до пяти лет, и предполагается, что в него включены весьма реальные вербальные галлюцинации. В редких случаях, когда воображаемый друг остается и в юношеском возрасте, он растет вместе с ребенком, и в моменты стресса начинает говорить ему или ей что делать. Следовательно, можно сделать вывод, что так и появился личный бог: воображаемый друг растет вместе с ребенком в обществе, возлагающем на человека свои ожидания, и он постоянно побуждает ребенка слышать голоса, а не прекращать это делать. (и здесь я снова думаю об СПН и воображаемости безупречного и архетипичного Дина Винчестера)
<...>
То, что я попытался рассказать вам, - это долгая и запутанная история. Она предоставляет нам иной взгляд на природу человека. Она предполагает, что мы уже не обладаем тем образом мышления, когда мы слышали голоса, называемые "богами", и который сделал нас цивилизованными. Его пережитки окружают нас повсюду: в существующих ныне религиях, в нехватке веры, в слуховых галлюцинациях, случающихся по большей части у психически больных, в нашем стремлении к определенности, в наших личностных проблемах. И мы все еще находимся в напряженном процессе приспособления к нашему новому виду ментальности - сознанию. И в заключение последняя мысль: то, что является самым человеческим в нас, сознание, это искусственное пространство, которое мы воображаем в других людях и в нас самих, то, что живет в наших воспоминаниях, помыслах и грезах, - всему этому на самом деле не более трех тысяч лет.
Джейнс, Голоса внутри
<...>
Изучая имеющиеся у нас воспоминания, мы замечаем, что они не структурированы так же, как мы их переживаем, когда, например, мы думаем о том, когда мы плавали последний раз - возьмем пример из Дональда Хебба (1961). Большинство людей вместо того, чтобы думать о сложном визуальном, тепловом, проприоцепторном, дыхательном опыте, которым плаванье действительно являлось, склонны видеть себя с другой точки зрения, возможно, с высоты птичьего полета, что, конечно же, они никогда не переживали. Сознательная память не копирует опыт, но реконструирует его в виде вроде-было-так.
<...>
Думать о том, что наше сознание расположено внутри головы, что находит свое отражение и чему учат наши работы по самоанализу и усвоению, - это очень естественная, но произвольная позиция. Я, конечно же, не хочу сказать, что сознание отделено от мозга: согласно доводам естествознания, это не так. Но мы используем свой мозг, когда едем на велосипеде, и все же никто не считает, что навык езды на велосипеде находится в голове. Исключительное местоположение сознания произвольно.
<...>
Когда-то было время, когда люди, которые были способны выполнять большинство тех же действий, которые делаем мы, - разговаривать, понимать, воспринимать, решать проблемы, - не обладали сознанием. Я думаю, что эта вероятность очень важна. (и здесь я сразу думаю о ТБ)
<...>
Сознание постоянно приспосабливает вещи к рассказу, ставя "перед" и "после" вокруг каждого события. Этот признак является аналогом физических нас самих, которые передвигаются в физическом мире с его пространственной последовательностью, которая становится последовательностью времени в мыслительном пространстве. И в результате появляется сознательная концепция времени, которое представляет собой опространствленное время, в которое мы помещаем события и собственно наши жизни. Нет никакой другой возможности осознавать время, иначе как пространство.
<...>
В связи с наличием персонального бога возможно предположить, что часть нашего врожденного двухпалатного наследия осталась в современном феномене "воображаемого друга". Согласно моим собственным исследованиям, а также некоторым другим (Сингер и Сингер, 1984), подобный феномен проявляется, по меньшей мере, у одной трети современных детей в возрасте от двух до пяти лет, и предполагается, что в него включены весьма реальные вербальные галлюцинации. В редких случаях, когда воображаемый друг остается и в юношеском возрасте, он растет вместе с ребенком, и в моменты стресса начинает говорить ему или ей что делать. Следовательно, можно сделать вывод, что так и появился личный бог: воображаемый друг растет вместе с ребенком в обществе, возлагающем на человека свои ожидания, и он постоянно побуждает ребенка слышать голоса, а не прекращать это делать. (и здесь я снова думаю об СПН и воображаемости безупречного и архетипичного Дина Винчестера)
<...>
То, что я попытался рассказать вам, - это долгая и запутанная история. Она предоставляет нам иной взгляд на природу человека. Она предполагает, что мы уже не обладаем тем образом мышления, когда мы слышали голоса, называемые "богами", и который сделал нас цивилизованными. Его пережитки окружают нас повсюду: в существующих ныне религиях, в нехватке веры, в слуховых галлюцинациях, случающихся по большей части у психически больных, в нашем стремлении к определенности, в наших личностных проблемах. И мы все еще находимся в напряженном процессе приспособления к нашему новому виду ментальности - сознанию. И в заключение последняя мысль: то, что является самым человеческим в нас, сознание, это искусственное пространство, которое мы воображаем в других людях и в нас самих, то, что живет в наших воспоминаниях, помыслах и грезах, - всему этому на самом деле не более трех тысяч лет.
Джейнс, Голоса внутри